Убить демиурга! - Страница 93

Меж тем Шотар с выражением беспримесной ненависти на мордахе и яростью, полыхающей в обычно веселых глазищах, уставилась на перстень с нежно-голубым, как выцветшее августовское небо, камнем в обрамлении мелких бесцветных. Собачка глухо зарычала.

– Яд? – тихо уточнил у нюхачки Эльсор, пока Ника беспомощно потирала оцарапанное запястье. Собачка цапнула не до крови, только до розовых полосок.

Ответом на вопрос Пепла стало короткое согласное «ваф». И у альсора распахнулись серые крылья, захватывая в путы мужчину, попятившегося от шокирующего зрелища, оскорбленного и вопящего о причинении неслыханной обиды невинному. Ряженый вопил о своем высоком статусе посла дружественной державы до тех пор, пока одна из лент крыла не заткнула ему рот.

– Уверен? – уточнил Инзор у брата, тот резко кивнул и посоветовал Глеану, начавшему в ярости покрываться мелкой золотой чешуей: – Остерегись, порвешь костюм, придется уходить.

То ли мысль о порче костюма стала решающей для выведения сознания из фазы обращения человека в полоза, то ли нежелание удаляться от центра событий, однако Глеану опомнился. Только раздвоенный язык мелькал по краю рта меж заострившихся зубов, и раздавалось нервное шипение. Ника отстраненно подумала, что похоже шипит сдуваемый резиновый матрас.

Все внимание публики сосредоточилось на повисшем в мощном захвате нидорце и дивных метаморфозах альсоров, пестрые слухи о которых лишь начали гулять по столице.

Инзор, пока не началась паника и домыслы в духе «Альсор обернулся чудовищем, рехнулся и сейчас начнет все громить», а также во избежание гневной реакции самой Владычицы поспешил озвучить официальную версию событий:

– Алигири осквернен! Альсоране Веронике преподнесли отравленный перстень!

– Ложь! – каким-то чудом ухитрился выкрикнуть посол, покраснев от натуги, его усы-пружинки обвисли.

– Ложь? – нехорошо прищурился Пепел. – Если так, ты, лоан Гордэстор, не откажешься примерить вещицу?

Крылья, пеленавшие посла, чуть расслабились и поставили усача в непосредственной близости от перстня. Посол на миг замялся и тут же вновь попытался нести пургу о насилии и неприкосновенности мужа столь высокого звания и о том, что не подобает ему мерить женские украшения из-за нелепых обвинений.

– Достаточно, – оборвал представление властный голос Гилианы.

Владычица могла усомниться в версии сына, слишком заботившегося о благе новой родственницы, но не в реакции песика, выведенного с единственной целью – распознавать любые запахи с высочайшей точностью.

Ана приблизилась к связанному послу. Ника снова увидела не глазами, а как будто всем существом искрящиеся многоцветьем жгуты силы истинной магии Альрахана, свивающиеся вокруг носительницы и повелительницы. От этого великолепия отделилась всего одна белая искра и упала на перстень. Тот загорелся алым.

– Яд. Смертельный. Мгновенный. Ободок смазан зельем изнутри. – Голос Владычицы обжигал стужей. Теперь в нем тоже появились звеняще-шипящие нотки, словно она собиралась составить пару старшему сыну в змеиных метаморфозах.

– Невозможно, – шепнули побелевшие губы Гордэстора, глаза метнулись в сторону, но тут же уставились на Гилиану.

Обвинять Владычицу в обмане было невозможно по ряду причин. Во-первых, просто потому, что выдвигать обвинения против первого лица государства при сотнях свидетелей – родовитой знати этого государства – не лучшая политика для имиджа посла. Во-вторых, если перстень и впрямь оказался отравлен и это не подстроенная инсценировка – месть за предателя Торжена (да даже если инсценировка, но перстень на самом деле начинен ядом!), посол рисковал личной жизнью и здоровьем. Конечно, об осмотрительности и рассудительности альсора Пепла было хорошо известно. Однако сжимавшие тело путы чудовища, каковым обернулся мужчина, отчетливо убеждали в обратном. С этого типа в случае открытого возражения в самом деле станется надеть на палец жертвы перстень в качестве эксперимента и спокойно, оправдывая имидж, взирать, как жертва корчится в муках.

Гордэстор дураком не был и решил рискнуть, рассудив, что открыто подставлять его, попирая все каноны дипломатии, Гилиана, даже если каким-то чудом узнала о Торжене, не решится. А значит, это чужая подстава! Посол обратился к гневающейся женщине со всевозможным смирением:

– Правосудия, Владычица Гилиана! Лишь на него уповаю! Пусть великая магия твоя укажет истинного отравителя, осмелившегося вбить клин меж узами вековечной дружбы наших держав!

– Пусть укажет, – гвоздем вбила фразу Владычица, и с тонких пальцев ее, унизанных кольцами, сорвался голубой, пронзительно-яркий огонек. Ударившись о перстень, он воздвигся светящимся голубым зеркалом, в котором, как на экране большого двустороннего телевизора, все, кто не зажмурился, смогли разглядеть подробности злодеяния.

Мужчина, чья одежда весьма напоминала колоритное одеяние посла, если ободрать с него все украшения, вышивку и втрое заузить рукава и шальвары, топтался у стола с распахнутым футляром. Напряженная поза свидетельствовала о крайней сосредоточенности, а подергивание – о явной опаске индивидуума, занятого неким делом.

Опустив взгляд ниже, Вероника, да и все прочие, сразу поняла: подозрительный тип занят тем самым делом, результат коего и вылился в сегодняшний скандал. Одной рукой брюнет держал крохотную открытую пробирочку, очень походившую на пробник духов, а второй аккуратно обрабатывал кисточкой внутреннюю сторону перстня, выложенного на желтой салфеточке рядом с футляром.