Убить демиурга! - Страница 37

Слезы высохли, комок в горле удалось проглотить и капельку приглушить тоску запахом мятной пасты. Истерика отступила, не успев разыграться. Ника вышла из добровольного заточения и полезла в шкаф за свежим брючным костюмом. Любимый синий был вчера сильно измят, а экстренно приводить его в порядок ни сил, ни настроения у девушки не было. Пришлось вытащить черный в тонкую красную полосочку.

«Тоненькую, как ниточка бьющегося пульса на черном фоне безнадеги», – мелькнула в голове по-дурацки напыщенная мысль.

Ника решительно сгребла в охапку шмотки, колготки, щетку, заколку и снова ушла в ванную для соблюдения гарантированной конфиденциальности наведения марафета. Никто из альсоров не сказал ни слова.

Девушка вообще частенько одевалась и наносила макияж в ванной. Во-первых, даже зимой и в осенние холода там было тепло из-за полотенцесушителя, во-вторых, яркая лампа удачно освещала пятачок перед зеркалом.

В дверь или сквозь оную снова никто прорваться не пытался. Ника спокойно привела себя в рабочий вид. Немножко теней на веки, помада. Ресницы от природы и так черные, а тушь в архиве противопоказана. Какой бы, пусть даже самой дорогущей, ни накрасься, от вечной бумажной пыли начинают невыносимо чесаться глаза. Модница за считаные минуты становится похожа или на героя-мученика, воздерживающегося ценой неимоверных усилий от почесывания покрасневших век, либо на панду, ибо тушь, какой бы стойкости ни была, размазывалась вокруг глаз живописным кругом.

Первые дни, когда Ника экспериментировала с макияжем, Марина Владимировна вдоволь нахохоталась над стараниями юной коллеги сотворить красоту.

Как альраханцы собираются следовать за ней по пятам и собираются ли или все-таки плюнули на сомневающуюся девицу и решили оставить ее в покое, Ника не имела ни малейшего представления. Но спрашивать не стала. Она спокойно обувала ботильоны и звенела ключами от квартиры, сохраняя молчание, когда заиграла песня из «Мамонтенка».

– Привет, мамулечка! – схватилась за трубку, как за спасательный круг, Соколова-младшая. Пусть она не нужна сама по себе этим, зато у нее есть мама.

– Никусь, нас с Викой кладут в больницу, у маленькой воспаление легких! – донесся из трубки встревоженный голос Соколовой, вернее, уже шесть лет как Тимирязевой Эльвиры Владленовны. – Ума не приложу, как ее угораздило! Мороженого не ела, сока из холодильника не пила, вчера здоровая спать ложилась, а сегодня уже температура, хрип…

– Ой, мамочки, – потрясенно выдохнула Ника, – вам чего-нибудь надо? Я отгул возьму и приеду!

– Ни в коем случае! – решительно запретила Эльвира Владленовна. – Хватит мне и одной болящей дочки! Знаю я тебя, чихнут, ты уже горлом маешься. Сергей и Светлана Андреевна нам все привезут. И вообще, в областную, сама знаешь, только по пропускам вход, так я сразу на них и оформлю. Фамилия одна, вопросов не будет.

«А у меня другая», – мысленно согласилась Ника, выслушивая детальное описание того, как себя чувствует младшая сестренка.

Мать беспокоилась, и ей надо было выговориться. Нике не оставалось ничего другого, кроме как молчать в трубочку и сочувственно угукать. Нет, мама любила и старшую дочь, точно любила, но ведь она была старшей, взрослой, могла позаботиться о себе сама, в отличие от маленькой шебутной Викушки. И все больше в последнее время проскальзывало как бы шутливых намеков на то, что пора бы бросить по клавишам стучать да замуж выходить и своих малявок нянчить.

Юная писательница Соколова, может, и была мечтательницей, но никогда не была дурой и понимала: у мамочки, любимой, единственной, самой-самой дорогой на свете, теперь другая семья, хорошая, а она, Ника, имеет к ней лишь косвенное отношение. Вроде бы близко, рядом, но не с ними. Ее всегда примут с распростертыми объятиями, как самую дорогую гостью. Вот именно, как гостью. Именно так она чувствовала себя всегда, переступая порог новой маминой квартиры.

На мать Ника не сердилась, напротив, вспоминая, как переживала Эльвира после предательства отца, всей душой желала счастья, потому и не встала на дыбы, когда в их жизнь вошел Сергей. Только радость родного человека не могла стать в полной мере ее личной радостью, запасов бескорыстия не хватило. Ника не мешала, улыбалась маминому мужу, ни разу не нахамила ему, но все равно чувствовала себя так, словно у нее маму отняли. А увлеченная витьем семейного гнезда и переживаниями о маленькой дочке Эльвира так ничего и не заметила. Мама ушла, остались частые звонки, регулярные встречи, но прежняя задушевная теплота сбежала куда-то. Вот, наверное, в новую семью и сбежала, оставив старшую дочь подбирать жалкие крошки.

Не поэтому ли так долго Ника цеплялась за Шурика, хоть и видела завистливый нрав парня. Хотелось хоть чего-нибудь своего, пусть маленького, личного счастья. Не вышло. Зато получилось написать книги. Равнозначным ли вышел размен, сочинительница Соколова сказать бы не смогла. Не сравнивала.

А потом в ее жизнь ворвалось нежданное чудо – явились альсоры. Не для всего мира, а только для нее. Исчезли, оставляя оглушающую боль утраты, и возникли вновь, как волшебство и надежда. Только последняя прожила недолго. Снова оказалось, что все не так. Что нет и не было кого-то только для Ники и ради самой Ники, что она просто-напросто полезна. На миг снова захотелось закрыть уши руками и истошно, чтобы стекла во всем доме разнесло вдребезги, завизжать. Девушка до боли прикусила щеку и опять сдержалась. Ничего, она справится. Получалось раньше, получится и теперь. Слова утешения для мамы и привет для сестренки – удивительно светлого маленького человечка – в завершение разговора Ника произнесла без фальши, но как-то больше по привычке.